Родился в Санкт-Петербурге, в полугодовалом возрасте был перевезен родителями в поселок Цвылёво в Ленинградской области.

В пять лет лишился отца, упавшего по пьяни под колеса электрички. Условно рос с матерью и бабушкой по отцу, технически большую часть своего времени с самого детства проводил с дедом по отцу, ведуном Бориславом.

После школы отслужил положенный год в армии, после чего задался целью переехать в Питер. Год мотался между городом и деревней, познакомился с дедом по матери, заручился его поддержкой, активно готовился к поступлению “куда-нибудь”. Ожидал активного осуждения со стороны Борислава, но пронесло.

Закончил Техникум Библиотечных Технологий, в процессе учебы проживал с питерским дедом, поскольку общежития техникум не предоставлял. После смерти старика остался жить в его комнате в коммунальной квартире с разрешения новых хозяев, не желающих туда переезжать.

Несколько лет работал на низкоквалифицированных должностях, то официантом, то промоутером, пока волей случая не открыл для себя копирайт. Нашел в нем свое призвание, накопил на ноутбук, с тех пор зарабатывает на жизнь статейками о народной медицине, в которые искренне пытается вносить зерна истины.

Выращивает на своей жилплощади все растения, от которых смог добиться сотрудничества в этих не слишком дружелюбных условиях. Хранит разнообразные заготовки, от вязанок с сушеными травами до банальных соленых огурчиков. После пары подозрительных высказываний соседей о своем хобби, задумался о жизненных выборах, пожал плечами и завел в числе прочего делянку конопли с известными целями.

Все знают: на любую хворь найдется лечение, главное отыскать того, кто ведает в знахарстве, да убедить его, что дело стоящее, платы не убояться. «Все» — это те, кто хоть как-то к волшбе причастен.

Ванькина бабка, Светлана, в колдовство не очень-то верила, ничего о нем не знала и знать не хотела. Но другие «все» — все кто жил в Цвылёво, и в Овино, и в Сугрово — знали, что в лесу у реки Сясь живет некий дед Борислав, который может лечить всякое, и который редко кому с этим отказывает. Вот и ей не отказал. Правда, она хотела бесплодие лечить, а не рожать не пойми от кого, ругалась на него долго, когда тот ей гадость эдакую предложил. Бесплатно еще, «время рассудит», мол. Только б потешиться за счет чужой глупости. А потом подумала, и решила рискнуть. За тридцать ей уже было. Муж бросил, ушел к залетевшей любовнице. Чего терять-то? Хоть будет, что вспомнить да над собой посмеяться. Не прогадала.

«Лучше б одна так и подохла», — мрачно заканчивает историю баба Света, резким движением тушит окурок в медной пепельнице и замолкает. Не любит про это рассказывать, но Ванька спрашивает, и ему, вроде как, положено знать. Это — положено, а остальное ее уже. Личное.

Сын от лесного чудака родился славный. Здоровый такой, крупный мальчик. Смышленый был, амбициозный. Всегда по дому помогал, шутил: отучусь, уеду в город, буду слать тебе деньги, ни в чем нуждаться не станешь. Отучился, уехал. Вернулся через пару лет, голодный, злой, ничего не заработавший, зато с женой малохольной и ребенком-рахитиком. Не знай, мама, горя, корми не один рот, а три. Запил, обиженный, что его тыкал каждый первый в то что приполз до деревни обратно. Упал пьяный под электричку, и нет его. До тридцати даже не дожил.

Про Борислава она дуре-невестке ничего не рассказывала. Не ее ума дело было, ей бы вообще обратно в Питер свой умотать. Так нет же. Богдан, пока жив еще был, пьянь, водил знакомиться. Потому что ему, как вот Ваньке теперь, положено было знать, откуда он такой взялся. Не из капусты же у него отчество нарисовалось, правильно? Знал он, кто его отец, с детства знал, даже бегал к нему как-то, посмотреть. Пацаном еще и один раз всего. Долго молчал потом, думал о чем-то, но обсуждать не захотел. Опять же, его дело, его право, его отец, лесная нечисть.

Как дожил-то до внука, вообще непонятно, бессмертный что ли. Когда Светлана к нему ходила, уже был седой весь, а сколько лет прошло. Но дожил вот. На внука посмотрел, хотя зачем ему внук-то, казалось бы, он же живет как гриб посреди леса. С деревьями разговаривает.

Ванька мелким полудохлый был, и мать его не сильно лучше. В нее, значит, пошел, у них таких вся семья была, с ее слов. Борислав советов понадавал, как жить правильно, что есть, какие травки заваривать, во что ребенка одевать, во что самой одеваться, в какую сторону головой спать укладываться и чего только не. Забил всю голову девке, а та и рада была. Только и делала, что бегала к нему за советом, то ли влюбилась, то ли молиться на него начала, непонятно. И до сих пор ведь и бегает, и слушается.

Правда, Ваньке-то это все помогло. Здоровенький стал, активный, румяный. Только ценой-то какой? Мать его считай у Борислава поселила. Надо так, и все тут. Ну, до школы еще ладно, все природа, свежий воздух, баня там своя у старика, вроде как. Хотя в Цвылёво вон тоже природа, причем вроде та же, пара ж километров в сторону всего. А дальше что? А учиться кто будет?

Нет, он учился. Хорошо так даже, лучше, чем Богдан в его годы. Но в школе почти не показывался, Анька только и ходила перед учителями извиняться, да брехала на голубом глазу, что пацан весь из себя болезненный и дома сидит. Болезненный, как же. В лесу этом проклятом торчал неделями, а мать поощряла. И с каждым годом все больше чуши какой-то нес. Про лешаков с кикиморами это еще ладно, это страшилки, это все дети любят. Но ведь начал на второй голос про травки в чай и прочее здоровье. И еще заботливо так, зараза, бабушка попробуй, бабушка подумай. Бабушка уже один раз попробовала что-то, что Борислав посоветовал, на всю жизнь радости... Вот тебе и рассудило время. Вот и пожалуйста.

Школу закончил, и то хорошо. В армии вроде ума какого-то вбили, да голову остригли заодно, а то все бегал как девчонка. Поступать надумал, в Питер этот несчастный. Сердце болело, конечно, страшно было, что рога пообломает так же, как папаша. Но вроде прижился. Родственники Анькины, к которым та возвращаться и не думала, приютили. Приютили, да и померли потом. Тоже, значит, старые совсем были. Анька плакала, на похороны ездила, но после вернулась. Хорошо, говорит, в деревне, спокойно. Сколько лет одно и то же твердит. А Ванька не вернулся. Заезжает частенько, чаю попьет и в лес к старику своему бегом бежит. Но главное-то живой, счастливый. Деньги присылает даже. Ни в чем бабка с матерью не нуждаются. Хотя, вот скажите, не обещал ничего. И чудной был с детства, ни о чем совершенно. Но не подвел, ишь ты. Может и не зря на свет родился.

В детстве День Рождения это не просто праздник. Это твой собственный, отдельный день в году, когда весь мир обязан крутиться вокруг твоей сопливой особы и одарять волшебством, подарками и сюрпризами.

Потом ты вырастаешь, и эта дата становится просто точкой отсчета, после которой меняется цифра, оглашаемая врачам в ответ на «Сколько вам полных лет». И поздравляют не тебя, а ты — маму, с тем что выносила и вырастила эдакое бремя, а оно и вспоминает-то о ней пару раз в год по большим праздникам.

Правда для звонков было пока рановато. В семь утра любимая мамочка Макса еще видела десятый сон, ей, в отличие от ее детей, никогда не было свойственно подрываться ни свет ни заря, от чего она неслабо так страдала, когда они были детьми.

Макс тихо улыбнулся под нос, вспоминая, как они с Сэм носились по квартире двумя разрушительными ураганами, пока сонная мать пыталась понять, на каком она свете и подливала себе в кофе сок вместо молока.

Хорошее было время.

С годами все, наверное, становятся слегка сентиментальными. Учитывая, что Максу сегодня исполнялось сорок лет, ему это даже в некотором роде полагалось. Хоть какой-нибудь признак наступления зрелости, если уж с моральным взрослением он не то чтоб преуспел.

Что там полагается сделать к этому возрасту? Дом, дерево, сын?

Ну, жилье у него, предположим, было, правда досталось от отца, а не было отстроено на свои кровные, как полагается. Это Сэм шла по стопам родителей и планомерно повышала свое благосостояние, Макс же особыми талантами к финансам не блистал, да и не то чтоб был заинтересован в приобретении недвижимости. Ему пока всего хватало.

Дерево. Под деревом, подразумевалось, вероятно, внесение какого-то вклада в благосостояние мира, планеты и этого ебанного общества. С учетом того, что Макс был типа как художником, тут можно было поставить косонькую галочку. Неуверенную такую, учитывая, чего стоило его искусство, но все-таки. Он же приносил людям радость, правильно? И весьма долговечную. Такую, что уносят вместе с собой в могилу.

Сын. Господи упаси. К своему превеликому счастью, Макс избег участи родительства и не намеревался когда-либо это менять. Дети это здорово, и все такое прочее, но когда они чужие и их не надо высиживать. Ему хватило роли няньки еще в старших классах, когда надо было менять памперсы Дэвиду. Превосходно отбило интерес к заведению собственных спиногрызов.

Как там, интересно Дэвид? А Джудит? Они не общались уже сколько, года два? С самых похорон отца. Макс не был уверен, что им особенно нужен, но ему было любопытно, как поживают брат и мачеха. Стоило как-нибудь потом с ними все же связаться. Возможно, как раз на очередной праздник. Если повезет, это будет даже не Рождество. Должно же у него где-то быть записано, когда явился на свет Дэвид, вроде же летом? Или осенью?

Нет, отец бы из Макса точно вышел паршивый.

В общем, когда тебе исполняется сорок, День Рожденья это такой достаточно странный праздник, заставляющий вспоминать о семье и сравнивать совершенные к этой чудной дате подвиги с достижениями своих ровесников. У Макса сравнивалось плохо — с точки зрения большинства нормальных людей он жил довольно убого, но его все устраивало. Вот и думай теперь, то ли он так и не повзрослел, и это хуево, то ли пока не стал занудным стариканом, что есть повод для радости.

Загадочно.

Впрочем, кое-что стариковское в Максе было, правда было оно в нем уже лет десять, если не больше. Привычка рано вставать и гулять одним и тем же неизменным маршрутом. Каждое утро одни и те же улочки, одни и те же спешащие по своим делам люди, один и тот же магазин овощей по дороге домой.

Единственное разнообразие — то, что не все так же как он привержены расписанию.

— Ты не мог проспать, я врубал музыку четко по графику, — Бежать по лестнице было как-то лень, так что Макс просто перегнулся через перила, благо от Рикки его отделял всего пролет. — Или, наоборот, сегодня раньше выходишь?

Обычно они по утрам не пересекались, и Макс как-то не вникал, выбегает сосед на работу до его каждодневного моциона или же где-то в том промежутке времени, что Макс любуется утренним Чайнатауном.

Вот и случился повод выяснить.

(skype - TedTheFat)